Любовница. Война сердец - Страница 71

В самом Ватерлоо было еще больше людей — семей, которые путешествовали прямо с багажом в поездах, перевозивших военнослужащих, они всегда знали всю последнюю информацию. По большей части это были немцы, которые следовали за союзниками в предместья Брюсселя и двигались также за ними, когда те были отправлены в Катр Бра ночью с четверга на пятницу.

Эти женщины стали частью деревни, и не было ни одного аспекта, касающегося оккупации, в котором они не принимали бы непосредственного участия, включая даже вопросы проезда по загруженным улицам. Если было необходимо что-либо сделать, причем сделать быстро, одна из них обязательно оказывалась поблизости, готовая отыскать мясо для ужина или организовать ночлег на полу для еще одного раненого.

Румбольд покинул Софию в большой таверне на углу основной дороги, там где он знал владельцев. Когда он ушел, она прошлась по деревне, спрашивая о Жаке Десернее, высоком бельгийце со светлыми волосами, который мог проезжать днем ранее. Никто не слышал это имя, но одна женщина, стоявшая на обочине дороги, сказала, что мужчина, совпадающий с описанием, спешился, оставив лошадь у нее в конюшне на ночь, а утром уехал с багажом, притороченным к седлу, направляясь к английским линиям.

София переспросила:

— У него глубокие серые глаза, такие, которые властвуют над вами с той самой минуты, как вы заговариваете с ним, да?

Женщина рассмеялась:

— Мадам, вам явно не больше тридцати, раз вы думаете, что я могу отмечать подобные детали у мужчин…

Потом она посмотрела на выражение лица Софии и смягчилась:

— Я бы сказала, что он обладал недюжим нахальством, но оно, вероятно, оставило его ненадолго. Мы накормили его. Дай Бог, чтобы вы отыскали его — думаю, вам это удастся.

София медленно побрела обратно в хижину. Если бы дело не шло о практичном, напористом отношении обслуживавших армию женщин, она бы никогда не смирилась с этим налетом повседневности, она бы не смогла помогать им. Солдаты, которых она встречала в Брюсселе после первых поражений, по крайней мере были способны самостоятельно дойти до города, хотя многие и умерли от потери крови, истощения, жара или неумело проведенной операции. Огромное количество мужчин в Ватерлоо, однако, были так искалечены, что было понятно — они больше никогда не оправятся и не начнут ходить. Ранения были ужасающими, а истории — леденящими душу. Она слышала о том, как один за другим погибали молодые офицеры, которых постоянно подставляли под удар; как истреблялись один за другим отряды кавалерии, как англичане были пригвождены к своим лошадям пиками, как пушечные стрелки от взрыва сами разлетались в клочья, а французские пехотинцы были настолько изувечены гусарскими саблями, что они сами кончали жизнь самоубийством.

София работала в основной части помещения сбоку от главной дороги, частично под присмотром изможденного хирурга, частично руководимая тремя энергичными немками, которые хмуро принимали ее помощь и в основном жестами отдавали свои распоряжения. А она и не была против такого обращения; она хотела полностью сконцентрироваться на раненых и дать им все, в чем они нуждались, — ласковое прикосновение, дружелюбную улыбку.

Внутри же у нее все кипело. В Брюсселе она молила, чтобы огонь прекратился. Теперь она понимала, что значило бы еще одно такое нападение, еще один удар, когда мужчины умирали лицом к лицу со своими врагами. А шум ружей и пушек навевал особенный ужас, когда тела молодых ребят разлетались на куски. Однажды один солдат сказал ей, что среди выстрелов винтовок ему слышался какой-то странный гул, словно много пчел кружатся и жужжат над твоей головой.

Солнце показалось на небе всего только раз за весь этот страшный день, но она даже не заметила его. Один из мужчин обратился к ней:

— Глазами я следил за приближающимися пиками. Вот что я вам скажу: когда первая из них стала приближаться ко мне, я остолбенел, и солнце светило ярко мне прямо в глаза. А я все стоял. А до пик оставалось не более десяти футов. А казалось, около двадцати, вот что я вам скажу.

Когда совсем стемнело, хозяин таверны зажег несколько тусклых свечей. Выстрелы слышались то тут, то там, но уже гораздо реже, и кто-то сказал, что только самые ближайшие к Ватерлоо пушки стреляли, но уже не французские. Хотя, казалось, никто не осмеливался в это верить.

Полчаса спустя после того как грохот орудий прекратился, на улицах слышались только крики. Оживленное движение и крики не смолкали весь вечер, но теперь все это звучало иначе.

— Они разбиты! — раздавались первые возгласы из толпы. Топот копыт и бегущих ног становился все громче и быстрее:

— Они слетели вниз, словно птицы!

Солдат, за которым она ухаживала в тот момент, закрыл глаза и произнес:

— Спасибо Тебе, Иисус!

Внезапно София почувствовала себя нехорошо и присела. Когда она снова открыла глаза и повернула голову, солдат произнес:

— Вы совсем загоняли себя, мадам. Сделайте передышку, слышите!? — он выждал паузу и снова заговорил: — Есть кто-то, кого вы очень ждете, я полагаю?

Она молча кивнула.

— Тогда вы должны продолжать верить, что он вернется. Соберитесь с духом, мадам, выйдите на улицу и узнайте. Я чувствую звуки победы, я теперь четко их слышу! Мы выжили, да благословит нас Господь!

София поднялась, хотя голова у нее кружилась.

— Думаю, вы правы, я выйду немного подышать!

На прощание он одарил ее искренней улыбкой.

Снаружи было очень темно, но свет просачивался из-за дверных проемов, люди устанавливали на окнах светильники, чтобы всадники видели, куда им ехать. Первыми следовали кавалеристы, пробиваясь в деревню группами или парами. Один всадник выступал впереди с видом молодого орла, гордившегося своим оперением. Он улыбался.