Прежде чем Жак смог тронуться с места, герцог сказал Гранту:
— Идемте со мной. Есть неотложные дела, — и вышел из комнаты.
Оставшись один, Жак снова подошел к карте с отстраненным выражением лица и стал разглядывать ее. Затем он быстро вышел в коридор, остановился и на мгновение задумался, в какую сторону двигаться. Теперь уже слышалось меньше голосов, и музыка стала тише и меланхоличнее.
Внезапно из бокового хода появилась красивая леди, и фонтан бело-серебристого шелка бросился ему навстречу. Он успел различить прекрасное бледное лицо и распахнул объятья.
София бросилась ему на шею, и он крепко обхватил ее. Пальцы ее зарылись в его жакет, а лицо прижалось к его теплой коже на шее, где не было воротничка рубашки. Он обхватил ее одной рукой, а другой распахнул дверь и протолкнул ее в открытую комнату. Дверь за ними захлопнулась, поддавшись их удвоенному весу.
Они целовались так, словно это был первый и последний раз, который они были вдвоем, словно смерть кралась за ними и они бы точно погибли, если бы не укрылись друг в друге, и тела их таяли, сливаясь в одно.
В перерывах между поцелуями София заметила его взгляд, сверкнувший из-под темных бровей. Она сказала с болью в голосе:
— Я подозревала тебя.
— Знаю, ты говорила с Грантом. Что он тебе сказал?
— Он все рассказал мне про Эндрю. Ничего о тебе. Но я догадалась, что ты хотел совершить покушение на Наполеона. Ты мог объяснить!
— Никогда! Ты бы стала стыдиться своего мужа и избегать меня.
— И все равно ты мог бы рассказать мне!
Он взял ее лицо в свои руки:
— Ты бы попыталась отговорить меня от этого. Ты бы назвала это убийством. Но я не брошу это — слишком много людей уже ушли до меня. Я — последний, и я вынесу все до конца. — Он язвительно улыбнулся ей: — Все это время мне как-то удавалось скрывать это от тебя, а потом ты приехала в Брюссель и сама услышала все из уст Гранта! Но я прощаю его.
София снова заговорила, но он начал неистово целовать ее, пока она не почувствовала головокружение и у нее не перехватило дыхание.
Когда София вновь обрела дар речи, она положила обе руки ему на грудь и взглянула прямо в глаза:
— Я люблю тебя! Ты должен был мне все рассказать! Все!
Жак ничего не ответил, и она продолжала:
— Как долго ты был английским агентом?
— Это началось в Испании, когда я стал стрелком. Я зарекомендовал себя как скаут, и был майор, который доверял мне и постоянно меня использовал для определенных поручений. Потом его отозвали в Лондон, а я вернулся в войска. Мне хотелось служить, но я отказался от продвижения по службе, и армия стала настороженно относиться ко мне.
Жак взял ее за руку и заставил сесть рядом с ним на маленькую софу рядом с дверью.
— Худшим, что они сделали, было отправить меня в Новый Южный Уэльс. Я был в отчаянии — если бы пришло послание о Бонапарте, подумай только, сколько времени у меня занял бы путь назад!
— Но как ты мог ожидать получить его?
— Я использовал свой домашний адрес постоянно и сохранял связь с родителями. Они передавали мои письма, именно так я и в последний раз получил послание в то утро в Эпсоме. Так что я знал, что мне нужно уехать и позабыть тебя. Когда я вернулся, я думал, что вижу тебя в последний раз. Прости меня за все — я был безумен. Едва ли понимал, что я делаю.
София спрятала свои руки в его ладонь.
— Когда тебя перевели из Нового Южного Уэльса, война за независимость испанских колоний в Америке вроде бы завершилась. Почему ты вернулся в Лондон?
— К тебе.
Она поднялась на цыпочки и нежно коснулась своими губами его рта, потом отступила назад, прежде чем он успел отреагировать:
— И?
— Я собирался заключить контракт с майором, который нанял меня в Испании. Бонапарт был на Эльбе, поэтому я больше не думал, что со мной свяжутся. У меня больше не осталось целей, а мне они были нужны. Тогда меня арестовали, а когда освободили, я узнал, что майор погиб: незадолго до этого он был убит на одной из лондонских улиц каким-то неизвестным. Меня тогда волновал вопрос, было ли это шпионажем. Я не смог отыскать никого из тех, кто меня знал; у меня не осталось выхода, ни одного человека в армии, который бы верил мне. И поэтому я отправился в Сассекс, чтобы быть рядом с тобой. И ждать сигнала.
Она содрогнулась:
— Слава Богу, Себастьян Кул так никогда и не узнал о тебе!
Жак нахмурился:
— Что?
Она выпустила его руку, открыла ридикюль, висевший у нее на поясе, и достала оттуда письмо Фуше:
— Кул сдал Эндрю Бонапарту. Если бы он знал о тебе, он бы снова сделал то же самое. Или, может быть, еще хуже. — Она вложила письмо в его руку.
Жак взял его не глядя.
— Кул — шпион?
— Да. Для ирландских республиканцев. Читай и поймешь.
Проклиная все на свете, он открыл письмо и прочел.
— Прости меня. Мне следовало догадаться. У него были друзья в ирландских полках Бонапарта.
— Откуда ты мог знать? Ни его семья, ни мы не могли ни о чем догадаться. Мне пришлось использовать бедную ревнивую женщину, чтобы это заполучить. — София увидела, как изменилось при этих словах выражение его лица, и пояснила: — Делию Гоулдинг. Именно она нашла это письмо среди его бумаг.
Он опустил голову и глубоко задумался. Наконец, он проговорил мягко:
— Некий француз был в правительстве еще до меня. Не настолько приближенный к Бонапарту, как Фуше, но все-таки. Он разговаривал с этой змеей каждый день. У него не было шансов.
— И у тебя нет. Не пытайся подходить к Бонапарту сейчас. Прошу тебя, не делай этого! Ради меня.